Виткаций сейчас – это десятки монографий, безусловный пиетет и музей в Закопане. А Виткацию 30-х в своем художественно-публицистическом трактате “Наркотики” приходилось отрицать приписываемые ему извращения: мол, котята его кошки Шизи (Шизофрении) вовсе на него не похожи, и во фраке он гору Гевонт не взбирался, поскольку отродясь не носил фрака…
Даже те, кто знаком с абсурдно-гротескными пьесами Виткевича будут поражены его последним романом. Куда там тому же Уайтхеду или Хайдеггеру! Их тексты покажутся после “Единственного выхода” популизмом, заигрыванием с читателем. Виткевич же делать этого категорически не хочет. Пообещал роман, познакомил с его героями, а они оказываются чистыми субстанциями мысли и говорения. Судите сами, вот, например, цитата наугад: “Итак, логическая неопровержимость солипсизма оказывается результатом единственности самости самой для себя, вечность бытия возникает в силу невозможности вообразить начало и конец (нечто, видящее свое собственное начало и конец, является просто логическим противоречием), а вневременность по причине невозможности видеть все то, что мы считаем так называемым “духом”, является гиперструктурой, сводимой к качествам, ничем не отличающимся от прочих следствий, – надстройкой над изначальным сознанием тела, не представимой без него и т. д., и т. п.”. И т. д., и т. п. Лишь идеи – герои этого текста. Идеи, понятные в момент прочтения, но тут же смываемые новой волной этого потока мыслей, нереального, кажущегося связанным, но на самом деле – дискретного и деструктивного по отношению к разуму читателя. Тот, бедный, все ждет, когда можно будет слегка передохнуть, последить за событиями… Виткевич это знает: “Погоди, котик, может ты еще немножко оглупеешь, может, когда-нибудь тебе поможет то, что сейчас ты преодолеешь себя, глупышка, не отворачивайся заранее – еще будет и то, что тебе так, стерва сраная, нравится”. И не обманывает: ровно в последнем абзаце происходит единственное на 200 с лишнем (а читаются они как все 1000, такова плотность этих абстракций) страниц событие… Художник убивает философа. Хотя себя Виткевич считал скорее философом, что и подтвердил “Единственным выходом”. Видите: на одном из метафизических фотоавтопортретов Виткевича он един в пяти лицах. Так и в “Единственном выходе” он расщепил себя на философа-шизоида Изидора и накокаиненного художника-пикника Марцелия, который одновременно хочет быть шизоидом: не только ловить за хвост собственные видения, но и тыкать Бытие в его метафизический пупок… Оба героя лишь “мешки” для главных идей автора, в том числе для концепта о грядущей смерти религии, философии, искусства… Но и в “высшем”, сверхразумном, организованном и механизированном обществе единственный выход будет в том, чтобы испытывать метафизические чувства… В непосредственном ощущении тайны Бытия, еще не выхолощенной в понятиях.
18 сентября 1939 года Виткевич перерезал себе вены в лесу около села Озеры на Полесье. Самоубийство всегда было одной из важнейших тем его жизни и творчества. “Он жил в будущем… Наше время признало его своим”, – на такой оптимистической ноте заканчивает свое великолепное, исчерпывающее и страстное предисловие к книге Виткевича Андрей Базилевский (обязательно прочтите, ведь газетная рецензия на книгу Виткевича невозможна – не позволяет объем, можно только попытаться дать представление). Как не жаль, но вряд ли Базилевский прав. Время идеалиста Виткация еще не пришло…
Napisane w 1932 roku “Narkotyki” są swego rodzaju rozprawą Stanisława Ignacego Witkiewicza z własnymi słabościami, ale też z “panującą wśród jemu współczesnych” opinią na temat jego stylu życia i skłonności do uzależnień. Witkacy opisuje własne stany “pod wpływem”, swoje upadki, słabości, powroty do nałogów, ale i fascynacje. Tekst ten po latach nie traci na świeżości dzięki obrazowości relacji, która jest podstawowym walorem tego dzieła, podczas gdy przesłanie pedagogiczne pozostaje mocno wątpliwe. Dziś odczytywane “Narkotyki” wydają się nie tylko niezwykłą wycieczką w krainę wyobraźni i językową zabawą, lecz także mimowolnym głosem w dyskusji nad legalizacją miękkich narkotyków. Obecne wydanie zostało opatrzone przypisami, nieznacznie uwspółcześnione, całkowicie zachowany został jednak swobodny, pełen neologizmów, język Witkacego.